Утром я вышла погулять, не позавтракав и нарочно забыв зонт, хотя я точно слышала, что на среднюю полосу России надвигается череда проливных дождей. Погода меня порадовала своей холодностью, так как малейшее проявление присутствия солнца меня бы убило сиюминутно.
Вчерашний случай казался сном, и я в прекрасном настроении шла вдоль реки, совершенно не думая о том, что мне это не так уж и благоприятно. Я шла и улыбалась. Улыбалась, чтобы людям передалось мое хорошее настроение (я любила так делать в детстве). Они все считали, что погода эта – самая паршивая, которая только может быть: пасмурное небо, прохладный ветер и неясное чувство тревоги в воздухе, которое бывает перед дождем; они ходили с хмурыми, как небо, лицами, и только я одна (ох уж эта самовлюбленность и эгоизм) улыбалась. По мне, так погода была изумительной.
Деревья, птицы… ах, как давно я этого не видела. Я снова блаженно улыбнулась и направилась к мосту, у которого, как рассказывали мне коллеги, всегда собирались утки. Хоть я и знала, что они людей не очень-то любят и плавают под мостом, я все равно пошла к ним. Не к мосту, а к ним. Утки были для меня в какой-то степени идеалом. Такие независимые и такие свободные создания. Они мне нравились и своим равнодушием. Впрочем, у любых животных можно заметить это равнодушие, но у этих крылатых я ее замечала невооруженным глазом. Они делали, что хотели, им не надо было читать «Кровавые улицы Ноттенберга» перед сном, они не должны были каждую среду и субботу ходить к психологу. Пока я стояла на мосту и кидала уткам кусочки маковой булочки, мимо меня прошло очень много людей. Могу поспорить, если бы я не была так занята утками, я поймала бы их недоумевающие взгляды. Воображение нарисовало сцену моего «суда»: я была привязана к шесту, под ногами лежала солома и хворост, меня скоро должны были сжечь, как ведьму, а я оправдывалась:
- По понедельникам детская библиотека не работает, а кормление уток не запрещено!..
Булочка кончилась, а утки все плавали рядом, думая, что скоро упадет еще один кусочек. Я улыбнулась, умиляясь уткам. Те, увидев мою почти детскую улыбку, с важным видом поплыли под мост. Я уже собиралась пойти домой, как вдруг услышала:
- Здравствуйте.
Я повернула голову и увидела симпатичного молодого человека. Он был рядовым жителем этого города – брюнет, среднего роста, нормального телосложения. Но что-то его отличало. Что – я не могла понять.
- Мы знакомы? – не растерялась я.
- Нет.
Какой тихий, вкрадчивый голос… Я повернула голову в сторону реки, и, не поворачиваясь, протянула ему руку и представилась:
- Даниэлла. Можно Дана.
- Дмитрий. Можно Дима.
Я почувствовала, как его теплая рука сжимает мою худую, холодную кисть, и невольно улыбнулась.
- Вы любите театр?
- Я? Да, люблю, - без ужимок ответила я, пристально посмотрев на него.
- Сегодня в драмтеатре – премьера. Не хотели бы Вы присоединиться к моей компании?
- Хм, - я снова отвернулась, - И сколько же человек будет в этой компании?
- Если Вы присоединитесь, будет двое.
- Заманчиво.
- Тогда жду Вас, Дана, в семь часов у театра. И оденьтесь теплее, синоптики обещали похолодание.
Ген кокетства, доставшийся мне от матери, заставлял чувствовать себя марионеткой в его руках. Вместо холодного «Приятно было познакомиться», я повернулась к нему, посмотрела исподлобья, как бы оценивающе (ничего оценивать я не собиралась!), потом загадочно улыбнулась и снова посмотрела на реку. Утки снова выплыли, но теперь преимущественно находились не с левой (моей) стороны, а справа, где стоял Дима. Он же, словно и не заметил птиц, сказал «До вечера» и ушел.
Моя улыбка сошла на нет. В семь у меня было назначено свидание с диваном, попкорном и «Австралией» (приключенческий фильм)! Я вздохнула. Хотя втайне и радовалась знакомству.
- Ах, как чудесно это утро! Перед дождем всегда свежо! – практически пела я, заходя в кабинет психотерапевта.
- Дана? Неужто это вы? – вышла ко мне Ольга Павловна.
- Да, это я.
«Ты сегодня слишком щедра на улыбки», - отчитала меня совесть.
- Ох, неладное слышится мне.
- Что, простите?
- Я говорю, пушкинское настроение слышится мне. Проходите.
Я прошла внутрь кабинета и села в почти уже родное для меня кресло.
- Вчера было полнолуние.
- Да, я видела. А сегодня у меня просто восхитительное настроение. Прямо душа поет, - засмеялась я, поняв, что это слишком громко сказано. Ольга Павловна же сокрушительно покачала головой. Она подсела ко мне ближе и сказала:
- Вы спали вчера ночью?
- Да, - сказала я уверенно.
- Вы писали стихи.
- Нет.
- Вы писали стихи.
- Нет…
- Вы писали стихи, - громче произнесла она, как бы подводя итог выше сказанному.
Я смутилась. Начала вспоминать детали вчерашнего вечера… О полнолунии я узнала не из газеты, а… От окна…. Я была у окна?..
Святые черепашки! это был не сон! Я писала стих! Я… нет, не может такого быть. Я не могла сдаться.… Или… Сон – это сон, там сознания нет, а значит… Я сдалась?!
Ольге Павловне не дано было услышать мои мысли, но она видела, как меняется выражении моего лица. Это и дало ей понять, что она оказалась права.
- Я сопротивлялась! Я не хотела! Это была минутная слабость, этого больше не повториться…
- Дана, - перебила меня Ольга Павловна, - Сегодня я хотела снять Вас с учета, так как думала, что вы готовы к нормальной жизни. И хотя я вижу, что многое пошло под откос, я вынуждена не отступать от своего намерения. Мы договаривались насчет того, что вы будете беспрекословно…слушать мои советы. И сейчас я отказываю вам в моих услугах…
Я встала, когда успокоилась, то есть через десять минут, и направилась к выходу.
- Надеюсь, Вы понимаете мотив моего решения?
Я обернулась, сказала «Конечно» и вышла. Благородно же она со мной поступила!
Вечером, наедине с попкорном, диваном и Васьком, я начала сходить с ума. В переносном смысле, конечно. «Австралию» напрокат еще не давали. Я включила телевизор и села вязать браслетики. Их я не ношу, только с детства осталась милая привычка мастерить украшения, когда нечем больше заняться. На столике рядом лежала книга «По улочкам Омашу», (под ней, «типа ее не видно» лежала «Война и мир»), но к ней я даже не притронулась. Не нравились мне детективы.
Трудовая активность у меня наступает вечером. В этот день все было как-то по-другому. Уже смеркалось, а я все маялась бездельем. Вечер плавно бы перешел в ночь, а ночь – в утро, и в итоге я бы опоздала на любимую работу, а потом с плохим настроением пошла бы на учебу… Но всего этого я избежала, сдержав негласное данное Диме обещание, которое я до посещения Ольги Павловны вовсе и не хотела исполнять. В общем, в две минуты восьмого я была у театра.
Дима уже ждал меня на входе. Он обворожительно улыбнулся и проводил внутрь.
Непонятно, каким образом Дима узнал, что больше всего я хочу посмотреть. Для меня было большой неожиданностью, когда занавес открылся, и я услышала следующие слова:
Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!
Вчера просилась спать - отказ,
"Ждем друга". - Нужен глаз да глаз,
Не спи, покудова не скатишься со стула.
Теперь вот только что вздремнула,
Уж день!.. сказать им...
«Горе от ума»… Если бы не чувство приличия, я бы давно расцеловала бы Диму за это. Но я продолжала вести себя, как подобает современной девушке, которую совершенно не интересуют подобные вещи, – довольно часто зевала и смотрела на часы. Я боялась выдать себя блеском в глазах. Сбывалась моя детская мечта.
Казалось, прошло пять минут, прежде чем я услышала:
- Ну что? не видишь ты, что он с ума сошел?
Скажи сурьезно:
Безумный! что он тут за чепуху молол!
Низкопоклонник! тесть! и про Москву так грозно!
А ты меня решилась уморить?
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
Как мы выходили из театра, я не помню. Я говорила, смеялась, отвечала на Димины вопросы и смущалась на его комплименты. Все это делало мое тело, но то были не желания моей души. Она, душа, сидела за школьной партой и молча слушала домашнее задание учительницы литературы: «Записывайте: Александр Сергеевич Грибоедов, «Горе от ума». Прочитайте и выучите монолог Чацкого. Начинается со слов «А судьи кто, за древностию лет» и так далее». Потом она злилась, когда узнала, что Пушкин отказал Чацкому в уме, а потом рисовала сердечки на картинке между Софьей и Чацким, потом чуть не расплакалась, когда узнала, что скоро – последний урок, посвященный «Горю от ума», а потом… Словом, сейчас я почти ничего из того вечера не помню. Но он запомнился и еще кое-чем. Я поняла, что так привлекло меня в Диме. У него глаза зеленого цвета…
Мы встречались еще пару недель. Встречи, в целом, устраивали и меня, и Диму. Они были достаточно разнообразны: кафе и рестораны, кино и театр, вечерние прогулки и гуляния в парке аттракционов… Но с каждым днем они становились все скучнее, а я на них чувствовала себя все более напряженной. Я понимала, что причина во мне, но искать ее не собиралась – это было бы что-то наподобие окна. Мне был неприятен не Дима, а составные части наших «свиданий», манеры разговоров, а особенно, их конец. Тем не менее, мне нужен был Дима. Я влюбилась в него. Но скрывала это от себя. Боль от прошлого все еще заставляла мою душу сгибаться пополам при одной только мысли о новой любви.
Как оказалось, подобные чувства от наших встреч, были знакомы не только мне.
Было восемь вечера, и я вязала браслеты. Телевизор что-то невнятно бормотал, (громкость была на единице) Васек спал рядом, в комнате стояла убаюкивающая духота, но сердце было не на месте. И, как бы логически продолжая мои внутренние беспокойства, позвонили в дверь. Это была Олеся, самая вредная библиотекарша, которую я когда-либо знала. Она обещала зайти сегодня вечером – вернуть книгу, которую брала у меня. Я оттянула петельку, чтобы браслет не распустился, и пошла открывать, инстинктивно поправив челку. Замок щелкнул, я открыла дверь. На пороге стоял Дима. Без цветов. «Лучше бы это была Олеся», - подумала я, привыкнув к тому, что за свои мысли я должна была нести ответственность, как будто кто-то их читает, а потом будет судить меня. На самом деле, я очень была ему рада. Сейчас я заметила, как ему идут растрепанные волосы.
Не успела я сказать что-нибудь вроде «Привет, не ждала тебя, заходи, чай будешь?», как он сказал:
- Нужно поговорить.
Ни галантности, ни скромности-вежливости, осталась только вкрадчивость. Я сказала что-то и, чтобы он понял меня на случай, если он не разобрал мои слова, указала ему рукой на дверь гостиной. Дима снял плащ и прошел в комнату. Пожав плечами, я пошла за ним.
- Может чаю? – спросила я и едва не ударила себя в лоб, ведь он пришел для разговора, а не чтобы чай со мной попить. Может, он сейчас скажет, что он завтра женится? Поймав себя на мысли, что завтра суббота – идеальный день для свадьбы, меня передернуло.
Дима ответил взглядом, и я поняла, что была права насчет серьезности предстоящего разговора. Правда, настроиться на серьезность я никак не могла - в его присутствии мысли убегали от меня, как скользкое мыло, а лицо расплывалось в улыбке.
Дима сел на диван и начал говорить:
- Впервые я тебя увидел, когда ты была на мосту. Помнишь? Ты кормила уток. А они ни к кому так близко не подплывают кроме меня – я их кормлю там каждый вечер.
- Если я накормила их чем-то не тем, я обещаю, что больше такого не повториться.
- Нет, дело не в этом. Ты смотрела на них, как на близких тебе людей, смотрела так, как будто завидуешь им. И они тебя полюбили. Эти утки – крайние привереды, не любят чужаков. А к тебе подплыли. Я понял, что просто обязан с тобой познакомиться. Нет, ты не думай, что дело только в утках. Шестое чувство сказало мне, что ты – особенная, необычная. С первых же твоих слов я убедился в этом. Я считал, что нам будет интересно вместе, но… В последнее время мне все тяжелее даются наши встречи, и я не понимал, в чем причина. А примерно час назад до меня дошло, в чем. В тебе. Твоя неестественность меня отталкивает. Ты вроде милая, добрая, открытая девушка, но неестественная. Неестественная холодность, неестественный интерес ко мне, неестественное равнодушие, неестественное кокетство.… Все, абсолютно все в тебе неестественно. Прости за тавтологию. Ты словно убегаешь постоянно от самой себя. Я долго думал, зачем. Но так и не дошел до ответа. Я хочу разобраться во всем, поэтому я здесь. Дана, я люблю тебя, и прошу, чтобы ты все объяснила мне…
- Постой-ка, - чуть надрывисто произнесла я, - Мне послышалось, или ты в середине своей речи признался мне в любви?
- Не послышалось.
Голос Димы, смешанный с надеждой и боязнью разочароваться, отдалился от меня, и я словно оказалась в вакууме. Только одна фраза звучала в нем, отдаваясь от каждого моего вдоха-выдоха и стука сердца: «Он тебя любит».
- А…, - только и смогла я сказать. Короткое, еле слышное «А» отозвалось эхом в моем вакууме и я начала возвращаться в реальность. «Нет!», - вспомнился мне крик в ночь полнолуния. Романтика, любовь… Я так устала, я ненавижу любовь, я не хочу любить – это лишнее, я хочу сесть делать браслет, хочу сделать хоть что-нибудь, лишь бы от меня не требовалось ответа… Еще чуть-чуть, и я бы заплакала. Как на уроке… Учитель спрашивает тебя, и если ты не ответишь – жирная двойка украсит строчку сплошных пятерок, и не видать тебе нового mp3-плеера. И в голове нет мыслей. Только одно. Одна отрепетированная в течение десяти лет фраза… И я была вынуждена ответить ею:
- Я тоже тебя люблю…
- Так в чем проблема? – быстро среагировал Дима, не дав мне умереть в тишине. Как будто он знал, что я скажу это. Он встал с дивана, подошел ко мне. Я отошла на шаг назад от него.
- Нет, так нельзя. Пожалуйста, уходи. Останься… Нет, уходи. Уходи. Я не могу. Я больна. Очередная попытка уйти… Нет. Не смогу. Дима, все пройдет, а я останусь. Одна. В темноте. Как слепой котенок. Уходи скорее. Иначе я сорвусь…
- Ты боишься любить?
Я подняла на Диму полные слез глаза. Он понял меня. Прочитал всю меня. Всю мою историю. А я теперь поняла все остальное… Это была не зависимость! Это был страх зависимости! Всю свою жизнь я боялась зависеть от любви, я боялась потерять свободу, власть разума и способность всегда держать себя в руках! А когда я влюблялась, происходила борьба! Да, борьба, но не между радостью и болью, а между разумом и чувствами! Я мучилась оттого, что боялась потерять драгоценную свободу!
В мыслях всплыла сочиненная в детстве песенка. Они как нельзя кстати доказывала все это:
Я не такая: свобода выше, чем любовь,
Зачем – не знаю, уклад уж жизни мой таков.
Я не такая, свобода выше, чем любовь,
Любимый мой, приятных снов, когда вернусь домой - не знаю.
Я все поняла…
Шесть слов, сказанных любимым человеком, взорвали камень на душе. Даже осколков не осталось. Все превратилось в пыль, и она унесется через пару дней.
Я снова выпала из реальности, а когда стала более менее соображать, то была уже в объятиях Димы.
- Да, я боюсь любить, - лепетала я, уже не сдерживая слез, - Я не могу , чтобы все – напоказ… Скрыть и забыть. «Свобода выше, чем любовь»... Выше…
- Дурочка… Данка, ты самый удивительный и странный человечек… Я люблю тебя… Не скрывай то, что чувствуешь… Зачем скрывать? Люби, если любишь. Тебе так нужно, понимаешь… Человек состоит на 80% из любви, то есть потребности в ней… Я читал… От себя не убежишь, даже если запереть себя от мира на тысячу замков, укрыться книгами и запретить себе мечтать. Просто люби…
Все это я слышала, как будто сквозь толщу воды. Сердце билось с отчаянным стуком и напоминало разозленного соседа, стучащего в дверь с желанием выломать ее. Глаза застелила разноцветная пелена, а по всему телу разливалось тепло… Я поняла, что это. Пустота отступала…
Дима поцеловал меня. И я сдалась. Только теперь это уже не пугало меня.
